51


Примечание к №23
Многие страницы произведений Бердяева очень наивны.
Конечно, внутри бердяевской мифологемы доказать что-либо невозможно. (Ильин даже плюнул в сердцах: "белибердяевщина".) Бердяев сидит в раковине и чувствует свое превосходство: есть лазейки и т.д. Всегда есть возможность все вывернуть наизнанку. Задача, следовательно, в выманивании. Впрочем, Бердяев сам такую ошибку сделал, начал делать в "Самопознании". Ему бы сидеть в узорной ракушке- дуршлаге бесчисленных хамелеонских "афоризмов", но он на старости лет вылез на солнышко:
"Я имел более глубокий и обширный опыт жизни, чем многие, восклицающие о любви к жизни ... Но мне гораздо легче говорить об общении с моим любимым котом Мури и с моими собаками, которых нет уже. Мне не только легче говорить об этом, но, как я говорил уже, мне самое общение с миром животных легче и тут легче может выразиться мой лиризм, всегда во мне сдавленный".
Интересен стиль повествования, приближающийся к максимальному уровню заклиненности: в последнем предложении "мне – мне – мой – мне", "легче – легче – легче" и "говорить – говорил". Однако вернёмся к милому Мури: "В июне 1940 мы покинули Париж и уехали в Пила под Арганшоном (фр. курорт). С нами ехал и Мури, который чуть не погиб в мучительном кошмарном пути, но проявил большой ум". Вообще вторая мировая война, гибель на фронтах Мирового Еврейства, которое освободило человечество от кошмара Коричневой Чумы, осмыслялась великим мыслителем как трагедия Мури:
"уже в самом начале освобождения Парижа произошло в нашей жизни событие, которое было мною пережито очень мучительно, более мучительно, чем это можно себе представить. После мучительной болезни умер наш дорогой Мури. Страдания Мури перед смертью я пережил, как страдания всей твари. Через него я чувствовал себя соединённым со всей тварью, ждущей избавления. Было необыкновенно трогательно, как накануне смерти умирающий Мури пробрался с трудом в комнату Лидии, которая сама уже была тяжело больна, и вскочил к ней на кровать: он пришёл прощаться. Я очень редко и с трудом плачу, но когда умер Мури, я горько плакал ... Я требовал для Мури вечной жизни, требовал для себя вечной жизни с Мури... В связи со смертью Мури я пережил необыкновенно конкретно проблему бессмертия".
Конечно, эгоизм – профессиональное заболевание философа. Да тут и проще даже – у старика детей не было. Плюс эмигрантское одичание: "Мури был настоящим шармёром". Этот "шармёр" – так и видишь – произносится с идиотической улыбкой ("куда его"). Это всё ясно. Но ведь Бердяев философ. Пишет "Самопознание". И вдруг "кот". Ну ладно, кот. (63) Так обыграй, раскрути его за хвост, выведи на орбиту. А так...

<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->

К ОГЛАВЛЕНИЮ РАЗДЕЛА