" – Стой! – завизжал Фёдор Павлович в апофеозе восторга, – так двух-то таких, что горы могут сдвигать, ты всё-таки полагаешь, что есть они? Иван, заруби черту, запиши: весь русский человек тут сказался!"
Из-за такой полярности и одновременно ВИДИМОЙ полярности, полярности ПРЕДУСМАТРИВАЕМОЙ ("русский человек две бездны созерцает"), отечественной культуре не нужно искусство как связь. "Связывать" ничего не надо.
Розанов писал о русской избе, в которой "огромные, почти над всей избой, полати представляют основу сна, а огромная печь представляет основу еды. "Еда и сон и труд – это всё!""
А этому противопоставлен русский монастырь, где свобода, отдохновение, покой. Воистину идеальная, нематериальная жизнь. Зверская деревня и тут же рядом монастырская ограда, за которой светлое нематериальное существование. И всё едино, одно без другого невозможно. Связь – в мудром разделении. В МОЛЧАЛИВОМ дополнении. Монах не пойдёт в избу перековеркивать всё, а крестьянин не будет монаха "учить жизни". Идеал раздельной хорошести. Есть люди там где-то. Вот это люди. А мы что... Войти внутрь этой не- , но одновременно и около-религиозной жизни – значит всё разрушить. Нет идеи мессианства и просветительства, идеи переделки. (В чём очень упрекали русских "схизматиков" католики.) На такой почве выдвинувшие идею "ревизии", конечно, приобрели власть необыкновенную. Ничего, конечно, не переделали, а лишь перековеркали, перегадили. Но сама идея, возможность её в своё время удивила. Все опешили. Растерялись.
У меня совсем нет потребности в потреблении искусства. Делать – да, но быть зрителем, читателем... Зачем? Никакого искусства РОССИИ не нужно совсем. Ну его.
Искусство – "иди, я тебе что-то покажу". А русский не хочет смотреть. Он знает, что где-то там есть, и ему, как скупому рыцарю, "достаточно сознания сего". Пожалуй, ни у одного народа любопытство не пользуется таким неуважением. "Любопытный" это почти ругательство. "Ишь, прыткий какой."
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->