Духовно русский народ был незрел, инфантилен; физиологически - мудр, стар, опытен. Матёр.
Розанов писал:
"Русский народ не просто государственный, но он глубоко и обширно государственный. Кроме терпения, - его молчаливость, его скромность, его "неразболтливость" - какие всё качества! Ведь русские качества "в литературе" и русские качества "в действительности" - далеко не похожи друг на друга. В действительности-то русский народ именно не болтлив, в противоположность персонажам литературы ... Вы смотрите его не в клубе, не в газете, а в арсенале, в мастерской, за плугом в поле. Он вечно молчит. В поле молчит и пашет, в церкви молчит и слушает ... (Цари) в молчании строили с молчаливым народом, который не роптал, когда его наказывали за дело, не роптал и тогда, когда казнили за преступление. Всё это - серьезно, и серьёзный народ понимал, что жизнь - не игра, а ответственность. Ему было любо Государство в самих казнях, - ибо, казня, Государство видело в нём душу и человека, а не игрушку, с которой позабавится".
Народ понимал, чувствовал, что речь идет не о "слепой кишке", не о зоциаль-демократических "подарках", а о жизни и смерти. В 17-ом "решилась Россея". Если Россия без Бога и Царя, то никакая. И стали строить "никакую Россию". И Россия гордым "Варягом" пошла на дно, в преисподнюю.
Уже славянофилы говорили, что народ русский не только ребёнок, но и старик: ребёнок по знаниям, но старик по жизненному опыту и основанному на нём мировосприятию.
Народ покорил и заселил причерноморскую степь, Поволжье, Прикавказье, Урал, наконец, Сибирь. Это не дурашливые недоумки, а ответственные, мужественные люди. Люди, понимающие, что "жизнь прожить - не поле перейти". Жизнь страшная штука. Трагическая. Трагедия кончается смертью главного героя. Но ведь все люди смертны и, следовательно, человеческая жизнь по определению является трагедией. Так христианство и смотрит. Для коммунизма в идеале человеческая жизнь комедия. Все радуются, смеются, "жрут от пуза", короче, вокруг "зажиточная жизнь", колхозная идиллия сталинского кинематографа ("Харитоша - аккуратный почтальон").
После гражданской войны евреи стали топить баржи с пленными белогвардейцами. Баржа огромная, битком набитая народом и гулкая, резонирующая. Когда открывали кингстоны, начинался страшный дикий вой. Не отдельные вскрики, взвизги, а глухой рёв, почти инфразвук: у-у-у. И я думаю, психологически этот рёв евреев сломал (и аналогичные вещи). Он преследовал днём и ночью. Отсюда причина второго террора - просто всех русских нужно было убить, это было единственное спасение. Мучил дикий страх перед животной массой доставшегося народа. (362)
Бунин ещё после февраля 17-го услышал от старика-извозчика:
"Теперь народ, как скотина без пастуха, всё перегадит и самого себя погубит".
Бунин спросил:
" - Так что же делать?
- Делать? Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету".
Евреи оказались лицом к лицу с народом без правительства. (415) Народом воинственным, упрямым и нервным. Не овечки или коровки, а табун лошадей или стадо буйволов. Растерялись и стали уничтожать. И чем дальше шло, тем темней и страшней становилось. И рёв, рёв с барж. Тут не индивидуальная подлость, столь обычная и привычная, даже не масштаб села или города, валяющегося в предсмертных корчах вокруг отравленного колодца, нет, тут страна, тут миллионы. На-род. Народ великий, с великими первобытными страстями. И евреи последние тряпочки, последние колокольчики, последние размокшие пряники и облепленные табачной крошкой леденцы выбросили. Дело серьёзное пошло. Уже не до социализма. Надо народ "держать", загонять в скотобойни, стойла. И в известный момент евреев стало просто не хватать. Цепь оцепления стала редеть, растягиваться всё дальше и дальше, прорываться, и всё это их поколение в конце концов погибло. Но на излёте, из последних сил закрутив клапан, остановив рёв. В этом смысле они ценой своей жизни спасли Россию, вторично окультурили её, дали современный облик и форму, создали новое правительство, новых пастырей.
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->