Чердынцеву снилось, что он бежит на свидание с отцом по сумеречным берлинским улицам, "и предчувствие чего-то невероятного, невозможного, нечеловечески изумительного, обдавало его сердце какой-то снежной смесью счастья и ужаса".
И вот
"дверь бесшумно, но со страшной силой, открылась, и на пороге остановился отец ... (отец) заговорил, - и это опять значило, что всё хорошо и просто, что это и есть воскресение, что иначе быть не могло, и ещё: что он доволен, доволен, - охотой, возвращением, книгой сына о нём, - и тогда, наконец, всё полегчало, прорвался свет, и отец уверенно-радостно раскрыл объятия. Застонав, всхлипнув, Фёдор шагнул к нему, и в сборном ощущении шерстяной куртки, больших ладоней, нежных уколов подстриженных усов, наросло блаженно-счастливое, живое, не перестающее расти, огромное как рай, тепло, в котором его ледяное сердце растаяло и растворилось".
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->