У Алексея Толстого в "Петре I" блестящая сцена встречи "ослабевшего" Миши с "сильненьким" Стёпой.
"(Вспомнил Михайла) про сверстника, сына крёстного отца, Стёпку Одоевского, и постучался к нему во двор. Встретили холопы недобро, морды у всех разбойничьи: "Куда в шапке на крыльцо прёшь!" - один сорвал с Михайлы шапку."
Это ещё вестибюль, вахтёры. Смелый (от нужды) Михайло идёт дальше:
"Однако - погрозились, пропустили. В просторных тёплых сенях, убранных по лавкам звериными шкурами, встретил его красивый, как пряник, отрок в атласной рубашке, сафьянных чудных сапожках. Нагло глядя в глаза, спросил вкрадчиво:
- Какое дело до боярина.
- Скажи Степану Семёнычу - друг, мол, его, Мишка Тыртов, челом бьёт.
- Скажу, - пропел отрок, лениво ушёл, потряхивая шёлковыми кудрями. Пришлось
подождать. Бедные - не гордые. Отрок опять явился, поманил пальцем:
- Заходи.
Михайло вошёл в крестовую палату ("кабинет"). Заробев, истово перекрестился на угол, где образа завешены парчёвым застенком с золотыми кружевами. Покосился, - вот они как живут, богатые...
- А, Миша, здорОво, - проговорил Стёпка Одоевский, стоя в дверях. Михайло подошёл к нему, поклонился - пальцами до ковра. Стёпка в ответ кивнул. Всё же, не как холопу, а как дворянскому сыну, подал влажную руку - пожать. - Садись, будь гостем."
Пока всё Азия идёт: "поклонился - пальцами до ковра", "подал руку - пожать".
"Он сел, играя тростью. Сел и Михайла. На стёпкиной обритой голове - вышитая каменьями туфейка. Лоб - бочонком, без бровей, веки красные, нос - кривоватый, на маленьком подбородке - реденький пушок. "Такого соплёй перешибить выродка, и такому - богатство", - подумал Михайла и униженно, как подобает убогому, стал рассказывать про неудачи, про бедность, заевшую его молодой век.
- Степан Семёнович, для Бога, научи ты меня, холопа твоего, куда голову приклонить... Хоть в монастырь иди... Хоть на большую дорогу с кистенём... - Стёпка при этих словах отдёрнул голову к стене, остеклянились у него выпуклые глаза. Но Михайла и виду не подал, - сказал про кистень будто так, по скудоумию..."
То есть намекнул, что, первое, готов на всё и, второе, знает куда идёт, о чём просит. Человек серьёзный. Но, конечно, тут Михайла по-русски переигрывает, слишком быстро, нагло начал. На настоящем Востоке такие вещи не проходят. Здесь уже прорывается Запад с его быстрой логической последовательностью. Также накал злобной зависти это существенное искажение Востока. Для чисто восточного человека Степан Семёнович уважаемый человек, и в его присутствии (да и вообще) думать о нём такое... Нет, Восток гораздо естественней, наивней. А тут напряжённо злорадная, чисто животная русская зависть. Способность к критическому анализу оборачивается пониманием релятивности всех этих китайских церемоний.
Однако вернёмся к диалогу:
"Помолчали. Михайла негромко, - прилично, - вздыхал. Стёпка с недоброй усмешкой водил концом (трости) по крылатому зверю на ковре.
- Что же тебе присоветовать, Миша... Много есть способов для умного,
а для дураков всегда сума да тюрьма ... бумаги, чернил купи на копейку
у площадного подъячего и настрочи донос...
- Да в чём оговаривать-то? На что донос?
- Молод ты, Миша, молоко ещё не бросил пить (это он одногодке так - О.)...
Вон, Лёвка Пусторослев пошёл к Чижову на именины, да не столько пил, сколько
слушал, а когда надо, и поддакивал... Старик Чижов и брякни за столом:
"Дай-де Бог великому государю Фёдору Алексеевичу здравствовать, а
то говорят, что ему и до разговенья не дожить, в Кремле-де прошлою ночью
кура петухом кричала"... Пусторослев, не будь дурак, вскочил и крикнул:
"Слово и Дело!" - Всех гостей с именинником - цап-царап - в приказ
Тайных дел. Пусторослев: "Так, мол, и так, сказаны Чижовым на государя
поносные слова". Чижову руки вывернули и - на дыбу. И завертели дело
про куру, что петухом кричала. Пусторослеву за верную службу - чижовскую
усадьбу, а Чижова - в Сибирь навечно. Вот как умные-то поступают... - Стёпка
поднял на Михайлу немигающие, как у рыбы, глаза."
А как же, проверочка. Не "оттуда" ли человек? Да и вообще не больно ли прыткий?
"Раздумав, Михайла проговорил, вертя шапку:
- Не опытен я по судам-то, Степан Семенович.
- А кабы ты был опытный, я бы тебя не учил... (Стёпка засмеялся до того
зло, - Михайла отодвинулся, глядя на его зубы - мелкие, изъеденные.) По
судам ходить нужен опыт... А то гляди - и сам попадёшь на дыбу".
Так, походя, припугнуть. Как и Михайла про "кистень". Ведь насчёт кистеня это и угроза была. Намёк на угрозу.
"- Так-то, Миша, с сильным не связывайся, слабого - бей... Ты вот, гляжу, пришёл ко мне без страха".
Начинает доворачивать. Собеседника надо ломать до конца теперь.
"- Степан Семёныч, как я - без страха...
- Помолчи, молчать учиться надо... Я с тобой приветливо беседую, а знаешь, как у других бывает?.. Вот, мне скучно... Плеснул в ладоши... в горницу вскочили холопы... Потешьте меня, рабы верные... взяли бы тебя за белы руки, да на двор - поиграть, как с мышью кошка... - Опять засмеялся одним ртом, глаза мёртвые. - Не пужайся, я нынче с утра шучу.
Михайла осторожно поднялся, собираясь кланяться. Стёпка тронул его концом трости, заставил сесть.
- Прости, Степан Семёныч, по глупости что лишнее сказал.
- Лишнего не говорил, а смел не по чину, не по месту, не по роду, - холодно
и важно ответил Стёпка. - Ну, Бог простит. В другой раз в сенях меня жди,
а в палату позовут - упирайся, не ходи. Да заставлю сесть, - не садись.
И кланяться должен мне не большим поклоном, а в ноги..."
Это психологически наиболее важный момент беседы, её русская изюминка. Вся азиатская форма мгновенно разрушена, и в глаза собеседнику прямо, по-европейски, высказано, что вёл он себя неправильно. То есть всё их общение сразу же квалифицировано как придуривание, как комедия и маскарад. Наполеон сказал: "Поскреби русского и увидишь татарина". Но эту поговорку следуют дополнить: "Поскреби татарина и увидишь француза". Азиатская форма общения тут же оценивается, и этой оценкой разрушается. Это суть русского спохватывания, русского "заднего ума", создавшего в конце концов крайне эстетское государство - страну писателей. При этом господством в беседе овладевает тот, кто быстрее и лучше её дешифрует (439), и наоборот, правом "дешифровки" и "учёбы" обладает лидер. Принятие же "урока" означает смирение и подчинение воле собеседника. Поэтому здесь кульминация всей беседы.
"У Михайлы затрепетали ноздри, - всё же сломил себя, униженно стал благодарить за науку". (447)
А дальше уже формальности "приёма в члены РСДРП". Роли зафиксированы по-новому и окончательно. Человек "пристроен":
"Стёпка зевнул, перекрестил рот.
- Надо, надо помочь твоему убожеству... Есть у меня одна забота... Молчать-то
умеешь?.. Ну, ладно... Вижу, парень понятливый... Сядь-ка ближе... (Он
стукнул тростью, Михайла торопливо сел рядом. Стёпка оглянул его пристально.)
Ты где стоишь-то, в харчевне? Ко мне ночевать приходи. Выдам тебе зипун,
ферязь, штаны, сапоги нарядные, а своё, худое, пока спрячь. Боярыню одну
надо ублаготворить. (468)
- По этой части? - Михайла густо залился краской.
- По этой самой, - беса тешить. Без хлопот набьёшь карман ефимками. Понял,
Мишка? Будешь ходить в повиновении - тогда твоё счастье... А заворуешься
- велю кинуть в яму к медведям, - и костей не найдут".
Так было, так будет.
Впрочем, есть и ещё вариант: подыхать на улице. (474)
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->