483


Примечание к №459
Конец романа перерубает пуповину мира, и вещи разлетаются и гибнут.


Конец "Приглашения на казнь" - гибель мира. Мир родился назад:

"Промчалась в чёрной шали женщина, неся на руках маленького палача, как личинку. Свалившиеся деревья лежали плашмя, без всякого рельефа, а ещё оставшиеся стоять, тоже плоские, с боковой тенью по стволу для иллюзии круглоты, едва держались ветвями за рвущиеся сетки неба. Всё расползалось. Всё падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащённого гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Цинциннат пошёл среди пыли, и павших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему".

Набоков поставил последнюю точку, встал, потянулся и пошёл на кухню обедать (жена давно ждала). Романный мир в его мозгу погас. Люди превратились в куклы и погибли. Но главный герой - Цинциннат - нет. Странность, непрозрачность Цинцинната для других персонажей в том, что он близок автору, Богу, и может уйти из мира романа. А куклы - пьеры и родриги ивановичи - нет. Они бессмысленны и могут существовать лишь на нитях, как марионетки. Иная жизнь, запредельная жизнь для Цинцинната возможна, для них - нет. Это и есть его преступление - возможность ухода со сцены:

"Казалось, что вот-вот, в своем продвижении по ограниченному пространству кое-как выдуманной камеры, Цинциннат так ступит, что естественно и без усилия проскользнёт за кулису воздуха, в какую-то воздушную световую щель, - и уйдет туда с той же непринуждённой гладкостью, с какой передвигается по всем предметам и вдруг уходит как бы за воздух, в другую глубину, бегущий отблеск поворачиваемого зеркала. При этом всё в нем дышало тонкой, сонной, - но в сущности необыкновенно сильной, горячей и своебытной жизнью: голубые, как самое голубое, пульсировали жилки, чистая, хрустальная слюна увлажняла губы, трепетала кожа на щеках, на лбу, окаймленном растворённым светом ... и так все это дразнило, что наблюдателю хотелось тут же разъять, искромсать, изничтожить нагло ускользающую плоть и всё то, что подразумевалось ею, что невнятно выражала она собой..."

Поскольку Цинциннат - единственный - связан с автором и авторским миром, постольку он через обоюдную связь с созидающим является и создателем окружающих его декораций (которые для него, так как он и персонаж, являются и чем-то большим, большим и страшным):

"Невольно уступая соблазну логического развития, невольно (осторожно, Цинциннат!) сковывая в цепь то, что было совершенно безопасно в виде отдельных, неизвестно куда относившихся звеньев, он придавал смысл бессмысленному и жизнь неживому ... вызывая (фигуры всех своих обычных посетителей - О.), пускай не веря в них, но всё-таки вызывая, - Цинциннат давал им право на жизнь, содержал их, питал их собой".

Но если Цинциннат зависит от создаваемых им декораций, то и автор тоже зависит от неких декораций (хотя и декораций другого порядка), ибо смертен. Цинциннат читает в камере смертников какой-то роман:

"Это произведение было бесспорно лучшее, что создало его время, - однако же он одолевал страницы с тоской, беспрерывно потопляя повесть волной собственной мысли: на что мне это далекое, ложное, мёртвое, - мне, готовящемуся умереть? Или же начинал представлять себе, как автор, человек ещё молодой, живущий, говорят, на острове в Северном, что ли, море, сам будет умирать, - и это было как-то смешно, - что вот когда-нибудь непременно умрёт автор, - а смешно было потому, что единственным тут настоящим, реально несомненным была всего лишь смерть, - неизбежность физической смерти автора".

Из-за высокой степени созданности Цинцинната его автор по отношению к нему в каком-то смысле, чуточку, тоже персонаж.


<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->

К ОГЛАВЛЕНИЮ РАЗДЕЛА