Впрочем, один, кажется, есть. Штабс-капитан Рыбников у Куприна. Благородный разведчик. Японский. А вокруг него рассыпаются густопсовой сволочью русские ничтожества: проститутки, гнусные хари русских офицеров и сыщиков.
Почему японцы так не любят русских, презирают их (факт общеизвестный)? Да что же еще мог думать самурай, у себя в русском отделе читая папку с делом Куприна? Щурил глаза брезгливо: я видел много народов никудышных, но такого... это какой-то народ-ничтожество, у которого ни чести ни совести.
Впрочем, в "Штабс-капитане Рыбникове" есть и отечественная альтернатива заморскому рыцарю: бла- ародный, психологически утончённый образ знатока человеческих душ – русского писателя: всепонимающего и всепрощающего аналитика... помогающего японцу. В самом деле, как еще может поступить русский интеллигент? Обнаружил вражеского шпиона, нет, точнее иностранного разведчика, посланного страной, с которой Россия, или, точнее, царское правительство, ведет войну. Что же, доносить охранке? Шпионам царским?.. И всё-таки, конечно, писатель в рассказе слабоват. Явно проигрывает (вполне по авторскому замыслу) японцу. Ещё бы! Японец пакостит сознательно и по-крупному, а писатель лишь походя вредит, да и так, по мелочёвке. "Недонесение". А почему "не"? Надо отчётливей. Помочь взрывчатку донести и т.д. Хотя Куприн-то и так много сделал.
Ведь если учесть русскую (в данном случае даже русско-татарскую) психологию, то "Штабс-капитан" является характерной заглушкой (то есть самодоносом). Это в очень очищенном и облагороженном виде показаны реальные взаимоотношения Куприна с японской разведкой.
Набоков писал о Чернышевском:
"В "Прологе" (и отчасти в "Что делать?") нас умиляет попытка автора реабилитировать жену. Любовников нет, есть только благоговейные поклонники; нет и той дешёвой игривости, которая заставляла "мущинок" (как она, увы, выражалась) принимать ее за женщину ещё более доступную, чем была она в действительности, а есть только жизнерадостность остроумной красавицы. Легкомыслие превращено в свободомыслие..."
И т.д. Так что штабс-капитан Куприн тут понятен. Рассказ этот – своеобразный итог его "литературной деятельности".
И ведь Куприн не богатый (всё пропивал и на девочек, а в эмиграции – почти нищ). То есть не то что продавался евреям и японцам, вообще кому угодно, а продавался за грош ломаный. И держали сих "писателей" на короткой сворке. По русскому же способу купцов: "Ешь-пей сколько душе угодно, а денег не дам – обманешь". Реклама еврейской печати лепила из куприных рок-звёзд, торговала их открытками, создавала бешеный ажиотаж фанатизированных подростков и истеричек: "Ку-прин! Ку-прин! Ку-прин! Горь-кий! Горь-кий! А-а!!! А-а-а!!! Ку-прин! Ку-ку-прин!!!" Футбола ещё не было. Но ведь в общем-то бедные. Горький впрямую политикой занимался (финансировал съезды РСДРП и т.д.), и ему ещё подбрасывали. А так, в общем, мало, мало получали. За такие-то дела. Тут просто склонность к такого рода вещам.
И самурай думал: "Что ж ты, негодяй, Родиной, да еще за пятак, торгуешь!" (727)
Розанов в 1912 году писал:
"Прочёл в "Русских ведомостях" просто захлебывающуюся от радости статью по поводу натолкнувшейся на камни возле Гельсингфорса миноноски... Да что там миноноски: разве не ликовало всё общество и печать, когда нас били при Цусиме, Шахэ, Мукдене?"
И далее Розанов говорит о словах японского посла, который в 1909 году выражал в частной беседе удивление по поводу прохладного тона в русской прессе. Знакомый Розанова, передавая эти слова, прибавил:
"ПОНИМАЕТЕ? Радикалы говорили об Японии хорошо, когда Япония, нуждающаяся в них (т.е. в разодрании ЕДИНСТВА ДУХА в воюющей с нею стране), платила им деньги".
И Розанов добавляет:
"В словах посла японского был тон хозяина этого дела. Да, русская печать и общество, не стой у них поперёк горла "правительство", разорвали бы на клоки Россию и раздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за "рюмочку" похвалы".
Для простого, упорного ума японца русские просто народ без чести. А честь, долг, клятва, зарок – это для японца всё – стержень жизни.
Для русского стержень жизни это, может, просто желание быть хорошим, желание нравиться. Качество само по себе не такое уж и плохое. Понятие чести тоже можно довести до абсурда, например, до жестокости и садизма. Хотя в чести есть предохранитель – это понятие меры. А какая мера может быть в желании нравиться?
Это даже трогательно: продать родину за "рюмочку". "Ну, молодец, хороший парень". "Молодца, Максимка". Просто во избежание более чем нежелательных последствий рюмочку должно было ставить само государство, "свои".
Розанов писал:
"Бедные писатели. Я боюсь, правительство когда-нибудь догадается вместо "всех свобод" поставить густые ряды столов с беломорскою сёмгою. "Большинство голосов" придёт, придёт "равное, тайное, всеобщее голосование". Откушают. Поблагодарят. И я не знаю, удобно ли будет после "благодарности" требовать чего-нибудь".
Правительство и догадалось. К сожалению, слишком поздно. И, к сожалению, не то.
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->