А кто сидел в зале? (662) Прежде всего высший свет: министры, принцы крови, придворные дамы в изысканных туалетах. Билеты на подобные представления продавались загодя, по астрономическим ценам. Судебное заседание превращалось в спектакль, и в спектакль нехороший, где зрительный зал становился частью сцены, где разворачивалось даже не столько страшное, сколько совершенно абсурдное действие. Говоря современным языком, "хэппенинг" (мне больше нравится русский эквивалент: "происшествие", "случай", "история") – запрограммированная в основных чертах бесфабульная импровизация, носящая театрализованный характер и вовлекающая в своё действо окружающих зрителей. В основе хэппенинга лежат ситуации, копирующие повседневный быт или, наоборот, ситуации ничего общего с реальностью не имеющие. В результате реальность превращается в фантастику, а фантастика переживается как реальность.
Классическим хэппенингом является оправдание Веры Засулич. Убийца-террористка, по приказу своего руководства тяжело ранившая крупнейшего государственного чиновника (Трепов, кстати, был побочным сыном одного из Романовых, и все это знали), оправдана судом присяжных, не нашедших в её действиях состава преступления. Невиновна! "За чем-то таким" и шли на процесс. Публика "ждала". И когда был произнесён оправдательный приговор, в зале началось невообразимое. Овации, крики "браво!", многие из публики (в том числе и дамы в длинных платьях) полезли через перила на скамью подсудимых, жали руку Засулич и адвокату, стали их носить на руках.
Или вот что сообщает Лесков по поводу процесса над нечаевцами:
"1) Флоринский получил приглашение быть народным учителем сразу
в пять школ.
2) Орлов на поезде в Петергоф и в самом Петергофе удостоился восторженных
оваций.
3) Для Дементьевой идет подписка на приданое".
А как встречали в России поезда с пленными турками во время последней русско-турецкой войны? На перронах стояли дамы, кидали букеты с цветами, угощали шоколадными конфетами. Турецкий офицер харкнул одной из дам в морду, но пленных всё равно угощали и поздравляли. (Достоевский по этому поводу негодовал, а Толстой потирал руки: "Так и надо, так и надо. Мы добрые".) В значительной степени это инспирация, вредительство. Но не только. Точнее, вредительство глобальное, так что никто уж конкретно и не виноват. Сама судебная реформа была вредительством, провокацией. Ну куда русским суд присяжных? Это же народ с художеством. Достаточно 1/10, 1/100, 1/1000 театра, и русский начнет зарываться, его уже не остановишь, он заиграется до чёртиков. Суд вообще основан на мере, суд присяжных – на мере игры, мере юмора, мере такта. В Англии это идеальная форма общественной жизни. Собственно говоря, и парламент это гигантский суд присяжных. В России же судебная реформа явилась чем-то вроде взрыва водородной бомбы. Надо всей Россией взорвали огромную водородную бомбу. Это было похлеще даже пресловутого "освобождения крестьян", когда государство освободилось от крестьянства, бросило его на произвол судьбы. Но это ещё можно было выправить (если бы 1861 год был началом, а не итогом крестьянской реформы). Но на суде русские стали говорить, стали играть и в конце концов договорились и доигрались до Страшного Суда. Как это Достоевский чувствовал! Конец его последнего романа это суд присяжных заседателей, где ложь грызёт тыквенные семечки и харкает шелухой на весь мир. (666) Это глумление, издевательство над истиной, над реальностью. Это абсурд. Это хэппенинг.
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->