"Ужас "обыкновенных привидений" заключается ... в том, что они как будто сами сознают свою современную пошлость и нелепость, но этой-то нелепостью и дразнят живых, как будто со своей особенной, потусторонней точки зрения злорадствуют, смеются над посюсторонним человеческим здравым смыслом".
Ужас русских привидений в их живости. Привидение знает, что оно привидение. И человек это знает. Это знание соединяет их, делает заговорщиками, порождает общее пространство, мир. Иван Карамазов говорит черту:
"Ты – я, сам я, только с другой рожей. Ты именно говоришь то, что я уже мыслю – и ничего не в силах сказать мне нового!"
Мережковский на это замечает:
"Но, ведь, тут-то и весь вопрос: действительно ли Чёрт не может сказать ему ничего нового? Весь ужас этого призрака для Ивана, а, пожалуй, и для самого Достоевского заключается именно в том, что они оба только хотят быть уверенными, но не уверены, что не может. Ну, а что, если может?"
Этот вопрос составляет основную тему творчества Набокова. И Набоков темой овладевает. Ужас переходит совсем в другие, светлые чувства. То, что для Достоевского (вообще для русского сознания той эпохи) было катастрофой, для Набокова, на новом, завершающем этапе развития самоосознания, стало естественным состоянием. И состоянием, таящим неисчислимые возможности для творческой игры.
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->