Между прочим, Достоевский однажды действительно провёл форменное литературное расследование (775) и раскрыл литературное преступление, уличив некоего литератора и тут же подвергнув оного литературному наказанию (печатному разоблачению).
В 103-м номере "Русского мира" за 1873 г. появилась заметка, упрекающая Достоевского в незнании церковных обычаев. Заметка была подписана: свящ. П.Касторский. В "Дневнике писателя" скоро появился ответ. Первая его часть состояла в фактическом опровержении, причём опровержение сопровождалось язвительными замечаниями, вроде:
"А между тем вы просто-запросто подтасовали дело, и я преспокойно ловлю вас на плутне. Но вы немножко ошиблись, батюшка, и рассчитали без хозяина".
Или:
"Не знаете дела, батюшка, а ещё духовное лицо".
Или:
"Духовное лицо, а так раздражительны! Стыдно, г-н Касторский".
Но эта часть статьи Достоевского представляет собой лишь преамбулу, так сказать, выуживание у подследственного ценного фактического материала с параллельным внушением некой якобы надёжной и спасительной линии обороны: "Фактики-то, г-н Достоевский, может быть, и опровергли частично, мы и сами готовы это признать, но ведь увлеклись, стали глумиться над духовным лицом – материальчик-с на себя дали-с".
Но тут Фёдор Михайлович, усыпив бдительность противника, наносит удар с неожиданной стороны:
"А знаете, ведь вы вовсе не г-н Касторский, а уж тем более не священник Касторский, и всё это подделка и вздор. Вы РЯЖЕНЫЙ".
И дальше, довольный, уже эффект усиливает, доворачивает, куражась:
"И, знаете, что ещё? Ни единой-то самой маленькой минутки я не пробыл в обмане; тотчас же узнал ряженого и вменяю себе это в удовольствие, ибо вижу отсюда ваш длинный нос: вы вполне были уверены, что я шутовскую маску, вывесочной работы, приму за лицо настоящее. Знайте тоже, что я и отвечал вам немного уже слишком развязно единственно потому, что сейчас же узнал переряженного. Если бы вы были в самом деле священником, я, несмотря на все ваши грубости, которые в конце вашей статьи доходят до какого-то победоносно-семинарского ржанья, всё-таки ответил бы вам "с соблюдением" – не из личного к вам уважения, а из уважения к вашему высокому сану, к высокой идее, которая в нём заключается..."
Патетикой-с, патетикой-с его. Ну, а закончить покамест тираду приговором: "Но так как вы всего только ряженый, то и должны понести наказание. Наказание начну с того, что объясню нам подробно, почему вас узнал (между нами, я даже предугадал, кто именно под маской скрывается; но имя вслух не объявлю, а оставлю при себе до времени), и это вам, естественно, будет очень досадно..."
Намекнуть и на окончательное разоблачение. Но сразу главный козырь не выкладывать, а завалить ворохом косвенных улик, "доказать":
"Во-первых, г-н ряженый, у вас пересолено. Знаете ли вы, что значит говорить эссенциями? Нет? Я вам сейчас объясню. Современный "писатель-художник", дающий типы и отмежёвывающий себе какую-нибудь в литературе специальность (ну, выставлять купцов, мужиков и проч.), обыкновенно ходит всю жизнь с карандашом и с тетрадкой, подслушивает и записывает характерные словечки; кончает тем, что наберёт несколько сот нумеров характерных словечек. Начинает потом роман, и чуть заговорит у него купец или духовное лицо, он и начинает подбирать ему речь из тетрадки по записанному. Читатели хохочут и хвалят, и, уж кажется бы, верно: дословно с натуры записано, но оказывается, что хуже лжи, именно потому, что купец али солдат в романе говорят ЭССЕНЦИЯМИ ... Драгоценное правило, что высказанное слово серебряное, а невысказанное – золотое, давно-давно уже не в привычках наших художников".
И далее Достоевский как дважды два доказывает, что заметка Касторского есть грубая имитация лексики священнослужителя. Слишком густо идут архаичные обороты, много нарочито малограмотных выражений, для современного священника неправдоподобных, и т.д. Всё подробно объясняется. Тягуче, логично. Юридический ум. И в конце заключительный укус. Федор Михайлович "недоумевает", как это, ругая редактора "Дневника писателя", автор заметки в противоположность ему хвалит не себя, а г-на Лескова.
Замечу, что по сути в полемике прав всё-таки Лесков. Но это переодевание... И у Достоевского, и у Лескова. При чём здесь христианство? Это элита, захваченная порождением нового мира. Люди, научившиеся говорить, но ещё не умеющие говорить. Тут явно видна серьёзная ошибка слишком долго промолчавшей культуры – её ХИТРОУМИЕ. Избыточность. Достоевскому сказали: статью написал Лесков. Он нафантазировал "разоблачение" на 14-ти страницах. Почему в свою очередь и Лескову потребовалась злорадная мистификация? Сейчас, через 100 с лишним лет, видно – "хотелось". Хотелось безумного словоговорения революционной макулатуры, Государственной Думы, бесконечных судебных процессов. Хотелось, в конце концов, Крыленко и Вышинского. Побольше серьёзности. Больше, еще больше. Чтобы от слова – жизнь и смерть зависела. Чтобы кончалось смертным приговором. А чем дальше, тем зависело меньше, и уже просто были подхвачены люди, всё общество словесным вихрем и низвергнуто в пропасть. И ведь не под реквием – петрушкиным фарсом всё кончилось. Дебильным апломбом последнего семинариста.
<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->